Родившись за три года до Октябрьской революции, Юрий Владимирович Андропов начинал формироваться как политик в период «большого террора», когда волна обильных аппаратных кровопусканий стремительно возносила наверх многих таких же, как и он, провинциальных низовых комсомольских функционеров.

Пожалуй, одним из первых его существенных достижений в этой карьерной возгонке стало пришедшееся на декабрь 1938 года выдвижение на пост первого секретаря Ярославского обкома ВЛКСМ. Правда, сама процедура избрания неожиданно осложнилась из-за скандальной ситуации, возникшей накануне IV отчетно-выборного пленума комсомольского обкома, долженствовавшего, как планировалось сверху, поддержать кандидатуру Андропова.

Конкретно сыр-бор разгорелся потому, что тот, кому он шел на смену (некто Попков), решил побороться за свою должность, видимо, не желая расставаться с нею просто так. С этой целью он встретился с прибывшей в Ярославль Капустиной (инструктором ЦК ВЛКСМ, куратором) и доверительно сообщил ей о том, что еще при приеме Андропова в мае 1937 года кандидатом партии «поднимался вопрос» о подозрительном социальном происхождении его родителей: «якобы отец тов. Андропова был офицером царской армии, а мать происходила из купеческой семьи» (Цитируется по докладной записке Капустиной секретарю ЦК ВЛКСМ Г.П. Громову. Личный фонд Ю.В. Андропова — этой формулировкой обозначается тот комплекс архивной информации из практически засекреченного фонда Ю.В. Андропова в Российском государственном архиве новейшей истории, который стал частично доступен автору).

Восприняв сигнал чрезвычайно серьезно, представительница центра немедленно начала тщательную проверку полученного компромата. Ознакомившись в партколлегии с партийным личным делом Андропова, Капустина учинила Андропову своего рода допрос. Беседа происходила в присутствии первого секретаря Ярославского обкома ВКП (б) А.И. Шахурина (1904-1975; с 1940 года нарком авиапромышленности) и второго секретаря обкома А.Н. Ларионова (1907-1960). Последний, между прочим, скандально погорел впоследствии (в 1960-м) на дутом перевыполнении мясомолочного плана возглавлявшейся им тогда Рязанской области.

Как затем Капустина проинформировала влиятельного второго (по кадрам) секретаря ЦК ВЛКСМ Григория Громова, что Андропов «категорически отрицал принадлежность отца к белой армии и происхождение матери из купеческой семьи».

Такой ответ показался Капустиной сомнительным. В противном случае она, присутствовавшая вскоре на упомянутом пленуме и непосредственно наблюдавшая, как благодаря поддержке регионального партийного начальства Андропов без каких-либо проблем «прошел» в первые секретари обкома ВЛКСМ, не продолжила бы потом своего расследования.

Для точного установления социального происхождения отца Андропова, родившегося, по всей видимости, в Ростове-на-Дону (там жили и умерли его отец − инспектор реальных училищ и двое дядей), она отправила на Северный Кавказ работника Ярославского обкома комсомола Пуляева. Как и следовало ожидать, этот подчиненный Андропову молодой аппаратчик, чье командировочное задание состояло в опросе проживавших в Моздоке родных и близких своего шефа, возвратившись обратно, полностью подтвердил правильность представленных тем анкетных данных.

В результате были признаны достоверными чрезвычайно лапидарные, а местами не ясные, если не сказать, путанные сведения Андропова об отце. Согласно им, Владимир Константинович Андропов происходил из донских казаков; получив среднее образование, учился какое-то время в Институте путей сообщения, откуда «был исключен за пьянство»; затем вдруг оказался на станции Нагутская Владикавказской железной дороги, исправляя сначала должность дежурного по станции, а потом и начальника. Здесь же, как утверждал Юрий Андропов, он и родился 2 (15) июня 1914 г.

Факт появления Ю.В. Андропова на свет был впервые официально подтвержден только спустя восемнадцать лет, 17 марта 1932 г. Тогда, очевидно, с его слов Моздокский горсовет рабочих, крестьянских и казачьих депутатов Терского округа выписал ему «Свидетельство о рождении № 68». В нем Андропов вопреки русской традиции наречения детей именуется двойным именем «Юрий-Григорий». Не исключено, что так проявилась немецкая протестантская культура, царившая в семье его матери. «Рудименты» этого влияния прослеживаются и в двух других сохранившихся документах. Первый − выписанное ранее (26 июня 1931 г.) удостоверение, гласившее, что «предъявитель сего Андропов Григорий Владимирович… обучался с 1923 года по 1931 год в Моздокской фабрично-заводской семилетке и окончил полный курс в 1931 году». А второй − заявление «от Андропова Юрия-Григория» от 22 марта 1932 г. о приеме в речной техникум в Рыбинске за подписью «Андропов Юрий».

В речном училище Рыбинска, Юрий Андропов справа

Анализ этих текстов позволяет предположить: будущий председатель КГБ СССР и генеральный секретарь ЦК КПСС сначала преимущественно именовался Григорием, но окончательный выбор сделал в пользу Юрия.

А «в 1915 (или 16) году» отец вместе с семьей «переезжает на станцию Беслан, где работает ревизором (или контролером) движения» и где, не пережив революционного лихолетья, умер от сыпного тифа в 1919 году (В автобиографии от 28 января 1938 г. Ю.В. Андропов утверждает, что его отец с 1916 года работал на станции Беслан помощником ревизора движения участка).

Если на основе известных фактов продолжить далее реконструкцию биографии Андропова, то выстраивается следующая канва событий.

Овдовев, его мать, Евгения Карловна, в 1921 году вновь вступила в брак и тогда же родила второго ребенка − дочь Валентину. Новым главой семьи стал помощник паровозного машиниста Виктор Александрович Федоров, который, в отличие от первого мужа Евгении, оказался человеком ответственным и не пьющим. Заботясь о благосостоянии вновь обретенной семьи, он в 1923 году перевозит ее из Беслана в более крупный и экономически развитый Моздок. Одновременно отчим Андропова вынужден был бросить заочную учебу во Владикавказском техникуме путей сообщения. В поисках лучшего заработка он сменил несколько мест работы, пока не устроился в железнодорожную фабрично-заводскую школу-семилетку, где вел уроки слесарного дела и черчения. Там же работала преподавательницей музыки и Евгения. В этой же школе учился и ее сын Юрий-Григорий, который в тогдашних документах проходил как Андропов-Федоров.

И эта двойная фамилия и документально зафиксированные неоднократные (но тщетные) попытки Виктора Федорова наладить с Юрием личный контакт, резко оборвавшийся с отъездом последнего весной 1932 года на учебу в речной техникум в Рыбинск (сохранились заявления В.А. Федорова директору Рыбинского речного техникума от 13 августа 1933 г. и 5 июля 1934 г., в которых высказывалась обеспокоенность полным отсутствием писем от Юрия Андропова и содержались просьбы сообщить его адрес и общую информацию об учебе) свидетельствуют о том, что отчим испытывал к пасынку почти родственную привязанность, переживая за его дальнейшую судьбу. Однако в ответ тот выказывал явную, если не сказать, демонстративную антипатию.

Еще находясь в Моздоке, Юрий Андропов сбежал из дома, и только спустя два месяца был водворен обратно сотрудниками местного управления ОГПУ. Да и от второй, «приставной» фамилии Андропов постарался избавиться, как только уехал из Моздока. Потом он объяснял, что «в Рыбинск попал по незнанию географии − думал, что последний гораздо ближе к Северному Кавказу».

В действительности Андропов не был таким наивным, как потом, очевидно, хотел казаться. Прочитав о наборе студентов в «Комсомольской правде», он стал готовиться к поступлению в Рыбинский речной техникум очень серьезно и тщательно, собрав огромное количество справок и рекомендаций. При этом, конечно, вполне осознавал, что ему предстоит неблизкий путь до нового места учебы, что подтверждается следующей фразой из заявления, отправленного им почтой в Рыбинск в марте 1932 года: «Прошу в виду дальнего расстояния точно сообщить то время, когда я должен буду прибыть в техникум».

Однако, похоже, что на самом деле он так далеко уехал от много знавших о нем родных, друзей и знакомых только потому, что принял хорошо обдуманное решение раз и навсегда порвать со всеми, кто мог бы скомпрометировать его своим «буржуазным» прошлым и тем самым заказать ему «светлый путь» в советское номенклатурное будущее.

По сути это была решительная попытка рано повзрослевшего молодого человека экзистенциально дистанцироваться, причем даже не столько от нелюбимого отчима, сколько от «непролетарского» происхождения матери. Но и после ее преждевременной кончины от туберкулеза в 1931 году, это семейное проклятие еще долго тяготело над ним, грозя в любой момент разрушить его честолюбивые планы.

Между тем, в ту послереволюционную эпоху, когда вместе с бурной модернизацией страны на полную мощь заработали социальные лифты, настрой молодежи на самоутверждение в новой жизни и максимальные достижения во всех сферах (науке, технике, искусстве, власти и т.п.) был главным веянием времени. Совершить стремительный карьерный взлет, претерпев ту кардинальную статусную метаморфозу, о которой бытовало едкое присловье «из грязи да в князи», тогда в России было проще, чем когда-либо прежде. Не воспользоваться такой соблазнительной, но вполне реальной возможностью самолюбивый и амбициозный Андропов не мог.

Свое длинное восхождение наверх этот советский Жюльен Сорель начал со вступления в комсомол. Случилось это относительно поздно, в 1930 году, когда Андропову уже исполнилось шестнадцать лет и когда после предпринятого Сталиным «великого перелома» многим стало ясно, что реставрации капитализма не будет, а советская власть всерьез и надолго. Именно тогда ему, видимо, впервые пришлось немало поволноваться, отвечая на вопросы о «классовом» происхождении матери.

Не исключено, что карьерные соображения сыграли определенную роль и в первой женитьбе Андропова, состоявшейся в 1935 году. Думается, не случайно его избранницей оказалась однокашница Нина Ивановна Енгалычева − не просто симпатичная и приятная в общении девушка, но и отличница учебы, комсомольская активистка и капитан волейбольной команды техникума. Она, в отличие от Андропова, имела безупречные анкетные данные, так обозначенные им в одной из служебных автобиографий: жена − «дочь рабочего, член ВЛКСМ, ее отец сапожник, счетовод… член ВКП (б)», который, как потом уточнял Андропов, «сейчас управляющий Череповецким отделением Госбанка».

Довольно высокое номенклатурно-материальное положение этого нового родственника, несомненно, стало важным для Андропова подспорьем в дальнейшем карьерном продвижении. Будучи еще в 1933 году избранным секретарем комитета комсомола Рыбинского речного техникума, он вскоре по его окончании был повышен в ноябре 1936-го до комсорга ЦК ВЛКСМ и направлен на судоверфь им. В. Володарского в Рыбинске.

С началом «большого террора» на Андропова, как из рога изобилия, посыпались новые все более высокие должности и назначения: сентябрь 1937-го − завотделом пионеров и членом бюро Рыбинского горкома комсомола; спустя две недели − завотделом учащейся молодежи Ярославского обкома комсомола; октябрь 1937-го − исполняющий обязанности третьего секретаря обкома (был кооптирован, скорей всего, вместо репрессированного предшественника!); и, наконец, декабрь 1938-го − описанное выше избрание первым секретарем Ярославского обкома ВЛКСМ.

Тем не менее, Капустина, возвратившись в конце 1938 года в Москву, самолично занялась самым «острым» моментом в прошлом Андропова − прояснением слухов о его загадочной купеческой родне по линии матери Евгении Карловны, носившей, как оказалось, в девичестве фамилию Флекенштейн (1896−1931; годы жизни определены ориентировочно, так как в своих служебных автобиографиях Ю.В. Андропов точно не указал). Первым делом въедливая функционерка встретилась с ее приемной матерью, Евдокией Михайловной Флекенштейн, которая в основном подтвердила то, что об обстоятельствах своего рождения Юрий Андропов рассказал Капустиной еще в Ярославле, в присутствии Шахурина и Ларионова. Однако, разговорившись, приемная бабушка Андропова поведала важной чиновнице еще и историю о том, как она и ее муж Карл Францевич Флекенштейн удочерили подброшенную им младенцем мать Юрия, Евгению. При этом Евдокия Михайловна не стала скрывать, что ее умерший в 1915 году супруг был выходцем из Финляндии и, торгуя часами и ювелирными изделиями, являлся купцом второй гильдии.

Услышав эту пикантную подробность, Капустина не могла не насторожиться, поскольку она шла вразрез с тем, что Андропов ранее официально сообщал о Флекенштейне (был «часовых дел мастером» и «ремесленником»). Об этом своем открытии чиновница молодежного ведомства немедленно уведомила Г.П. Громова: «…тов. Андропов дал неправильные сведения о социальном происхождении своей матери. Считаю необходимым потребовать у тов. Андропова объяснение причин, побудивших его дать эти неверные сведения».

Громов, в свою очередь, сделал соответствующее внушение Ларионову, исполнявшему обязанности первого секретаря Ярославского обкома партии. И тому не оставалось ничего другого, как обязать Андропова срочно подготовить подробную записку с уточненными и документально подтвержденными официальными данными о родителях, ближайших родственниках и детских годах жизни.

Не на шутку встревоженный неожиданной угрозой разоблачения областной комсомольский лидер спешно выехал в столицу, где обратившись в Моссовет, получил справку о том, что в действовавшем до начала 1937 года списке столичных жителей, лишенных избирательных прав, Е.М. Флекенштейн не значилась. Безусловно понимая, что это своеобразное свидетельство благонадежности приемной бабушки (не числилась среди «лишенцев») сможет лишь частично нейтрализовать её признание в принадлежности к дореволюционному «эксплуататорскому классу», Андропов ради пущей надежности представил дело так, будто ничего не знал о том, что его мать воспитывалась в купеческой семье.

В письменном объяснении от 10 января 1939 г. он заверял начальство, что ничего подобного прежде не слышал от своих родственников: ни от отчима, ни от той же приемной бабушки, ни от няни Анастасии Васильевны Журжалиной. Это послание Ларионову Андропов завершил пафосным сокрушением: «Вот все, что мог я сообщить. Прошу только как можно скорее решать обо мне вопрос. Я чувствую ответственность за организацию и вижу гору дел. Решаю эти дела. Но эта проклятая биография прямо мешает мне работать».

Несмотря на то, что эти оправдания Андропова выглядели явно не убедительно, партийные руководители Ярославской области, отлично осознававшие, что круговая корпоративная порука это главный гарант их собственной безопасности, вполне ими удовлетворились. Более того, они поддержали своего молодого выдвиженца, тем более что тогда происходило свертывание кампании кровавых кадровых чисток. Новый первый секретарь Ярославского обкома Н.С. Патоличев (1908-1989), даже распорядился досрочно принять Андропова в партию − уже в феврале 1939 года, то есть за два месяца до прохождения обязательного двухгодичного кандидатского стажа. Благодаря тому же Патоличеву избрание Андропова областным комсомольским лидером было без осложнений «проведено» через бюро Ярославского обкома партии. Произошло это 19 апреля 1939 г., а 27 сентября данное положительное решение утвердило Оргбюро ЦК ВКП (б). И хотя эта высшая санкция была получена с большой задержкой, тем не менее, она окончательно похерила выявление в прошлом Андропова «родимых пятен» капитализма. «Дело», инициированное дотошной Капустиной, благополучно прикрыли. Может быть, поэтому ни она, ни другие аппаратные контролеры так и не опросили упоминавшуюся няню Андропова, хотя та как никто другой знала всю подноготную о нем, проживая вместе с ним чуть ли ни с момента рождения.

…Итак, выйдя победителем из боя с собственным прошлым и став в конце 1930-х гг. главой обкома ВЛКСМ Ярославской области, Андропов, тем не менее, пережил тогда немало мучительных страхов и волнений. Однако это первое в его карьере крупное испытание помогло ему психологически закалиться, точнее, душевно очерстветь, окончательно превратившись в политика суровой сталинской школы. Он окончательно избавился от прежних юношеских романтических иллюзий и многих человеческих, в том числе и родственных привязанностей, в общем, от всего, что стало ненужным и даже опасным в его новом номенклатурном бытии.

В справедливости подобного вывода не приходится сомневаться, зная хотя бы то, как Андропов обошелся со своей семьей, став первым секретарем ЦК ЛКСМ вновь созданной 31 марта 1940 г. Карело-Финской ССР. Будучи избран на этот пост в июне того же года, он, отправляясь вскоре в Петрозаводск (столицу этой советской республики), напрочь разорвал отношения с самыми близкими ему людьми: женой Ниной Енгалычевой (она работала тогда в архиве Ярославского областного управления НКВД, умерла в 1994 году), к которой испытывал когда-то пылкие романтические чувства, и с их общими детьми − дочерью Евгенией (р. 1936 г.) и только что родившимся сыном Владимиром (1940−1975).

В 1935 году, когда до замужества Н. Енгалычева какое-то время работала по распределению в Ленинграде — в областном управлении НКВД,  — Ю. Андропов  послал ей  свою фотографию со следующими трогательными словами на обороте: «На память о том, кто так нежно и страстно тебя любит. Милая, милая, далекая и вечно незабываемо близкая Нинурка. В память о далеких, морозных, но полных счастья ночах, в память о вечно сияющей любви посылает тебе твой хулиган Юрий». Через год, уже поженившись, они сделали уже совместный снимок, на котором Андропов также запечатлел свои чувства к Нине: «Если вам когда-нибудь будет скучно, если вы хоть на минуту почувствуете себя несчастной, то взгляните на эту фотографию и вспомните, что в мире существуют два счастливых существа. Счастье заразительно. Оно вместе с воздухом проникает к вам в душу и в одно мгновение может сделать то, что не в состоянии сделать годы. Нина и Юра. 1/III−36».

Покидая семью, Андропов, обладавший уже немалым номенклатурным статусом, сослался на явно надуманную причину: будто бы его одиночный отъезд вызван отказом в жилье по новому месту работы.

Уехав в Карелию, Андропов много месяцев вообще никак не общался с семьей в Ярославле. (До этого он также поступил с отчимом и сестрой, когда переехал из Моздока в Рыбинск). Потом вдруг прислал Нине Енгалычевой письмо, в котором потребовал согласия на развод. Та возражать не стала. Добившись желаемого, Андропов женился на Татьяне Филипповне Лебедевой (? −1991) − скромной комсомолке, дочери бойца Чапаевской дивизии с безупречными анкетными данными…

Геннадий Костырченко

 История любви

С Татьяной Лебедевой (Андроповой)

Татьяна Филипповна Андропова (Лебедева) окончила школу, а потом еще и курсы для комсомольских работников. Эта история является самой закрытой и трагической историей «кремлевской любви».

В 1956 г. Андропов Юрий Владимирович был советским послом на территории Венгрии. В процессе всех антисоветских и антисоциалистических выступлений, произошедших в этой стране, которые сильно смахивали на революцию, повстанцы из Будапешта вешали коммунистов и своих «кагебешников» на фонарных столбах.

Из окна советского посольства эти страшные сцены наблюдала и будущая жена Андропова Татьяна Филипповна, которая получила вследствие этого глубочайшую психическую травму на всю оставшуюся жизнь.

Жена Андропова боялась выходить из дома на улицу, боялась большого скопления людей и открытых пространств.

Юрий Андропов (в то время председатель КГБ СССР), его сын Игорь, супруга Татьяна Филипповна и дочь Татьяна. Кисловодск. Август, 1974 г.

Позднее, когда Андропов стал руководителем Комитета госбезопасности и также генсеком, он никогда не приглашал соратников к себе и не выводил жену на различные кремлевские приемы. Татьяна Филипповна тихо жила в квартире, которая располагалась на Кутузовском проспекте, при этом она продолжала лечиться.

Отношения супругов продолжали оставаться теплыми до самой смерти Юрия Владимировича, что не раз подчеркивалось в  биографии Андропова — даже из ЦКБ он иногда присылал ей романтические стихи, которые сам сочинил.

Вдова Андропова присутствовала на похоронах своего мужа вместе с Маргарет Тэтчер, Дж. Бушем-старшим.