Геннадий Гаврюшин: «Не могу пройти мимо»

Есть в мире профессии, которые меняют человека, накладывают отпечаток на всю его жить. Они превращают обычного парня в круглосуточного профессионала, когда работа не может быть ограничена графиками и сменами. Один может выйти за ворота предприятия и перестать быть токарем, инженером, менеджером. Другому никакие ворота не помогут превратиться в обычного гражданина, который может себе позволить все, что лежит в рамках сугубо личных представлений морали и нормы жизни.

К таким интегрированным в жизнь человека профессиям принадлежит работа полицейского. Или должна принадлежать. Потому что полиция, как и все общество, это совокупность людей, зачастую очень разных по образу мыслей и правилам жизнь. Одни могут себе позволить снять мундир и забыть о работе. Они, как случайные попутчики, рано или поздно покидают профессиональное сообщество. А если задерживаются надолго, то вряд ли могут рассчитывать на должности и звания. О них не пишут в книгах и не вспоминают с сожалением в коллективах, где им довелось работать.

Геннадий Гаврюшин, начальник Рыбинского МУ МВД России, полицейский 24 часа в сутки.

— Ну, когда сплю, не знаю, о чем думаю, — смеется подполковник. — А так…

А так Геннадий Гаврюшин вполне мог стать нефтяником. По крайней мере, семейные традиции вели именно к этой профессии. Он родился в Баку — городе, где была пробурена первая в мире нефтяная скважина, пущен на воду первый в мире танкер и впервые в мире начата добыча нефти в море. Семья Гаврюшиных была связана с нефтью потомственно. Дед был Почетным нефтяником СССР, мама родилась на нефтяных промыслах, отец работал на буровых установках. И дети не мыслил свою будущую жизнь иной, кроме как связанной с добычей нефти.

Поворот вправо

Окончив школу, Геннадий поступил в институт нефти и химии на геологоразведочный факультет. Сегодня он вспоминает, что мечтал о романтике и хороших заработках — и того, и другого в отрасли всегда было в избытке. Через год, после первого курса, когда пришло время службы в армии, он на два года попал в войска, базировавшиеся в Грузии. А в родной Баку вернулся, когда распад СССР уже был неизбежен.

В Псковской области, куда переехала семья из в одночасье ставшего неспокойным для русских Азербайджана, нефтяных приисков не было. И высшие учебные заведения были «заточены» под другие профессии. И вот тогда судьба будущего подполковника сделала крутой поворот.

В псковскую милицию Геннадий поступил на работу в начале девяностых. Время это сегодня вспоминают недобрым словом — лихое. Сам Гаврюшин смеется: надо было делать выбор — вправо или влево. Выбрал право в прямом и переносном смысле. Пришел в патрульно-постовую службу в начале зимы и полгода провел на улице. Минус 20 для взлелеянного кавказским солнцем организма стали настоящим испытанием. Брат, потянувшийся было за Геннадием, бросил милицию через несколько дней. Гаврюшин остался. Полгода он ждал, когда из родного Азербайджана придут нужные для работы документы — концы в ставшей независимой бывшей республике найти было сложно. И три года бегал, стрелял, мерз на улицах Пскова, неся службу в ППС. Затем поступил в Санкт-Петербургский университет МВД России и перешел на работу в дознание.

Наверное, уже тогда у молодого дознавателя были те качества, которые позволяют человеку стать «стопроцентным круглосуточным» профессионалом. Наверное, тогдашняя милиция приняла будущего подполковника сразу и безоговорочно. Иначе с чего бы те, псковские коллеги, до сих пор вспоминают общую работу. Да и сам Геннадий Гаврюшин говорит о том периоде с некоторой ностальгией:

— Работал в спальном районе с населением 110 тысяч человек. Прелести милицейской работы вкусил сразу. Но коллектив был замечательный. Мы работали не за зарплату, а за идею, за доброе слово начальника. Он говорил нам: «Молодцы!» — и в качестве награды выдавал лишнюю пачку бумаги. И мы были счастливы.

Им хотелось работать. Они не ныли о маленьких зарплатах, не пугали руководство увольнением и не мечтали о доходных местах. Они искали преступников, участвовали в задержаниях и пытались предотвратить несчастья.

— Однажды ко мне в кабинет пришел мужик, — вспоминает Геннадий Гаврюшин. — Было ему лет 45, и один год из них он провел в заключении. А посадил его я, за угрозы убить жену. И вот он, отсидев положенное, пришел ко мне с бутылкой самогона. И сказал «спасибо». Странно, да?

Нет, не странно. Человек понял, что его от непоправимого отвела не судьба, а конкретный псковский дознаватель Гаврюшин. А странно становится тогда, когда от угроз переходят к действию. И страшно, когда остановить некому, и вокруг море равнодушие. Тогда за угрозы судили. Сейчас…

О том, каким стал Уголовный кодекс сейчас, Гаврюшин говорит сдержанно. Да, много новшеств, да, суть неотвратимости наказания осталась. Но неудовлетворение все-таки прорывается.

— Раньше давали реальные сроки, потому что суды были непреклонны: хулиган — 2 года, угрожал жизни — год, — говорит подполковник. — Ругался в общественном месте, слегка ударил человека по лицу — все, что относилось к неуважению к обществу, каралось по закону. Сейчас все эти действия тоже наказуемы. Но суды скорее привлекают к ответственности условно, или с испытательным сроком. А само общество от этого лучше не становится.

Геннадий Гаврюшин, начальник Рыбинского МУ МВД России

Законы жанра

Потерянные ценности. Вот что сегодня волнует полицейских. Ну, или тех из них, для кого полиция — не работа, а образ жизни.

— С точки зрения гуманизма 16-летнему хулигану надо бы дать шанс исправиться, — говорит Геннадий Гаврюшин. — Но помимо моральных ценностей, мы потеряли, например, институт профилактики. Сегодня привлечь общественность к предотвращению преступлений очень сложно. Более того, люди могут равнодушно проходить мимо и даже с интересом наблюдать, как угоняют машину. А затем, уже после преступления, сообщить полиции: да, я все видел из окна квартиры. Видел, но не позвонил, не поднял на ноги соседей.

Может, страх? Боязнь за свою спокойную жизнь заставляет прятаться по своим норам? Вон в благословенной Америке как работает система защиты свидетелей! А ведь и в России существует аналогичная программа, не хуже американской. И ее финансирование государством обеспечено в полной мере. Тем не менее, в США в сознании людей коп — это закон, а в России даже после переименования в полицию мент остается ментом.

— СМИ и телевидение стараются, — говорит Гаврюшин, очевидно, намекая на злые шутки и «пограничные» прибаутки, которыми заполнен эфир развлекательных каналов. — Обидно за репутацию всей полиции.

Говорят, что репутация создается всю жизнь, а потерять ее можно в один день. С полицией другая история. Ее репутация столь же сложна и разнообразна, как и само наше общество. Как в любом очень большом коллективе, есть в ней и лентяи, и взяточники. И мир время от времени потрясают внутриполицейские скандалы с увольнениями и возбуждениями уголовных дел. Но радость, с которой подхватывают СМИ информацию о задержании полицейского чина, Гаврюшина, мягко говоря, удивляет. Вот рядом, постоянно, изо дня в день трудятся незаметные сотрудники. Они не подставляют грудь под пули и не вымогают миллионы. Они просто делают свое дело. Может быть, не так хорошо, как хотело бы общество. Но страшно представить, как мы могли бы жить, если бы в нашей жизни не было таких полицейских. Однако законы журналистского жанра гласят: в кадр попадает в первую очередь либо герой, либо преступник.

— Журналисты часто забывают, что полиция — это часть общества, — говорит Геннадий Гаврюшин. — В наших коллективах есть все, что присуще любому человеку: преданность и равнодушие, правда и ложь, честность и зависть. Другое дело, что полицейскому не прощают то, что с легкостью могут простить рядовому гражданину.

Страх наказания

На законы жанра накладываются законы жизни. И — как бы это назвать, чтобы никого не обидеть? — перемены, которые сотрясали полицию вместе с российской экономикой на протяжении десятка лет. Вот, например, в законодательство ввели понятие административного надзора. Это перечень запретов, которые распространяются на освобожденных досрочно. Перечень длинный. В нем и запрет на посещение определенных мест, которые мы привыкли называть злачными, и запрет на выход из дома после 23 часов. Для того чтобы определить, исполняет все требования человек, или все-таки пользуется свободой по своему усмотрению, участковый, по сути, должен поселиться на лестничной клетке у квартиры человека, находящегося под административным надзором. Вот тогда можно будет с уверенностью говорить, что закон исполняется либо нарушается. Реальность такой жизни в подъезде, конечно, даже не рассматривается.

Таких примеров, когда законодательство и возможности полицейских идут параллельно и нигде не пересекаются, можно проводить много. Плюс к этому традиционное неуважение к закону, которым зачастую даже гордится российское общество.

— Наверное, мы еще не созрели для того, чтобы к нам применяли административные меры воздействия, — говорит Гаврюшин. — Хорошо, если человек, заплатив штраф, понимает, пугается, осознает и перевоспитывается. Но чаще сталкиваемся, когда никакие штрафы не могут заставить нарушителя, например, не садиться пьяным за руль. Он заплатит деньги, лишится водительских прав, тут же может сесть в машину и — на дорогу. Все-таки должен присутствовать страх серьезного наказания. Занес руку с ножом — должен понимать, что осудят минимум на год. Закон должен быть гуманен, но не настолько, чтобы люди не боялись его нарушать.

Значит, все-таки страх лежит в основе законопослушания. А как же Америка с ее строгим отношением к закону? С искренним желанием американцев сообщить об увиденном правонарушении? Геннадий Гаврюшин ищет ответ на этот вопрос в истории:

— США больше двухсот лет живут в мире. Боевые действия на чужой территории не в счет. А российская история — это история войн. В сталинское время полстраны стали зеками. Плюс к этому все события, которые начались в девяностые: развал СССР, смена строя, изменения законодательства. Я думаю, пока российский генофонд не приобретет форму стабильности, спокойствия, умиротворенности, страх останется самым мощным стимулом в сфере правопорядка.

Нельзя понять и простить

Горячее ли солнышко Баку, которое согревало подполковника в детстве, или характер, заложенный родителями — не важно, что стало причиной темперамента подполковника. Гаврюшин горяч и скор на решения. Казалось бы, чего проще: иди после работы домой, радуйся жизни. Но его все время куда-то заносит. То утихомиривать толпу, уже готовую начать драку. То догнать и остановить лихого водителя, откровенно нарушающего правила движения. Один такой даже решил с Гаврюшиным посудиться: а имел ли право полицейский в свое нерабочее время и будучи без мундира остановить лихача? Гаврюшин говорит, что слова судьи его немало порадовали: дескать, начальник полиции на своей территории может следить за порядком круглые сутки. Что делать, если он не может равнодушно пройти мимо, закрыть дома дверь и забыть о том, что он — полицейский?

— У меня к нарушителям отношение одно: преступил закон — должен быть наказан, — говорит Геннадий Гаврюшин. — Это касается любой сферы, будь то общественная жизнь или экономика.

А как же индивидуальный подход? А если ситуация заставила или случай подтолкнул к нарушению закона? Мы же привыкли считать, что обстоятельства сильнее нас, и вынужденно нарушая закон, мы как бы заранее получаем индульгенцию. Вот, например, предприниматель уходит от налогов, платит «серую» зарплату. Не от жизни хорошей, от налогового бремени страдает!

— Нет, исключений быть не может, — считает Говрюшин. — Денег не хватает на налоги? Смотри на организацию своего труда. Не думаю, что «прозрачные» предприятия развиваются хуже, чем те, где существуют «серые» схемы. Не нравится Налоговый кодекс? Борись за его изменение, выходи с предложениями в государственные органы власти, доказывай свою правоту. А понять и простить можно только на стадии, когда преступление еще не совершилось. Вот собралась группа людей грабить банк, один принес фомку, другой — план здания, третий — отмычки. И вдруг им говорят: а надо ли вам все это, ребята? И ребята решают, что грабеж — не лучшее в жизни занятие. А если человек годами выдает своим работникам «черные» зарплаты, значит, он постоянно нарушает закон. И никаких «понять и простить» тут быть не может.

Цветной Рыбинск

Но на минутку вернемся в Псков. Туда, где началась карьера главного рыбинского полицейского. В отделе дознания Геннадий Гаврюшин проработал три с половиной года. И его пригласили в областное управление старшим дознавателем, затем — дознавателем по особым поручениям, заместителем начальника отдела дознания. А через некоторое время Гаврюшина назначили заместителем начальника отдела участковых, по делам несовершеннолетних и по лицензионно-разрешительной работы. Вот такой был отдел, в одном «флаконе» — три разных направления. Плюс к этому — опыт предыдущей работы в ППС. В общем, когда подполковнику предложили руководить милицией в Рыбинске, никто не удивился. И он поменял тихий, почти европейский Псков на наш волжский город.

— О первых впечатлениях вспоминать не люблю, — говорит Гаврюшин. — Рыбинск казался городом-заводом. Везде промышленные трубы, длинные заборы, узкие улицы, высокие дома, а рядом — полуразрушенные деревенские избы. Люди, озабоченные и очень просто одетые в будни, в выходные преображались. Вдруг откуда-то появлялись дорогие машины, дамы в мехах. В Пскове все как-то проще и ярче: курточки, шарфики, кепочки. А здесь все казалось солидным и тяжеловесным. Наверное, купеческим. И краски. В Рыбинске тогда царствовал серый цвет.

— Это был совершенно другой город, — вспоминает Геннадий Гаврюшин. — Сегодня от него, к счастью, мало что осталось. Думаю, потому, что к власти пришла команда единомышленников, которым хочется перемен к лучшему. У Юрия Ласточкина есть чему поучиться: его энергии, провидению, умению распределять работу, требовать и контролировать. И важно, что рядом с ним есть помощники: и в структуре администрации, и среди директоров крупных предприятий.

Рыбинск заиграл новыми красками. Дороги, дворы, яркие дома, ухоженные парки, новые фонтаны. Но изменилась ли преступность?

— Мы констатируем спад регистрируемой преступности, — рассказывает Геннадий Гаврюшин. — Если 5 лет назад было совершено 5 тысяч преступлений, в 2012-м — 2900. 60 процентов — это кражи и различные хищения. Активизировалось мошенничество любого вида, будь то через смс-сообщения, поддельные бумаги или обман пожилых людей. Во время нереста — всплеск браконьерства, на открытие дачного сезона — увеличение количества сообщений о кражах из дачных домиков. Если говорить о тенденциях, то преступность отчасти изменила лицо. Сегодня в криминальной среде популярны не взломы сейфов, а интеллектуальные преступления — мошенничества на бытовом уровне, в экономике. Ну, и из неприятного — больше стали изымать тяжелых синтетических наркотиков. Если раньше считалось много — это грамм-полтора героина, то сегодня изымаем по 20, 40 граммов.

Подполковник говорит, что люди стали меньше затрачивать энергии на получение прибыли путем совершения преступлений. Вот телефон, вот — бесхитростная бабушка, которой можно рассказать трогательную байку о попавшем в беду внуке. И получить даром то, что зарабатывалось тяжелым трудом долгую жизнь. Но более всего удивляют Гаврюшина люди, с радостью отдающие свои деньги за обещания баснословного выигрыша. Полиция ловит мошенников, но мысль о наивности людей отравляет радость победы: если бы таких доверчивых было меньше, силы полиции могли быть направлены на раскрытие тяжких преступлений.

О местной организованной преступности Гаврюшин говорит снисходительно: детский сад и начальная школа. Бандиты? Какие бандиты? Просто мозгов нет у тех, кто в наше время платит кому-то дань. Впрочем, с такими случаями рыбинским полицейским приходится сталкиваться редко. А вот обманутых бабушек много и их жалко.

— Для меня сегодня весь Рыбинск как на ладони, — говорит Геннадий Гаврюшин. — Благо, и коллектив нормальный, и власть помогает. А самое главное — хочется работать. Представляете, в каком городе мы бы жили, если бы не реставрировался старый центр Рыбинске, не ремонтировались дороги, не строились спортивные сооружения… Каждому надо просто ежедневно, кропотливо, через не хочу делать свое дело. И все у нас будет нормально.

…Все-таки, полиция — особая среда. И работать в ней должны особенные люди. Как сохранить оптимизм, каждый день сталкиваясь с грязью? Как не потерять веру в людей, отлавливая мошенников, отобравших последние деньги у пенсионера? И как научиться радоваться новой дороге, заранее зная, что по ней поедет пьяный нарушитель? А под красивыми фонарями на Волжской набережной соберется толпа подростков, которые будут пить пиво и разбрасывать вокруг себя нецензурную брань. Наверное, в этом знании радость жизни можно не потерять только тогда, когда профессия полицейского перестает быть просто работой, и превращается в образ жизни, правила которой определены законом: не проходи мимо, делая вид, что не заметил, как нарушается порядок.

Форсайт