На перекрестках «Перекрестка»

Многие через это проходили за границей — простая работа, неквалифицированный труд: таксист, мойщик посуды. Леня Колесов работал развозчиком хлеба, а теперь преподает в консерватории Эквадора, книги пишет на испанском. Вот и Саня Занин едва не стал подсобным рабочим в ирландском пабе. Известный в городе музыкант, четверть века назад он создал культовую группу «Бу-Буфет». Россию тогда начало «путчить», нерожденную демократию перемололи в хаос гусеницы танков. А Саня мечтал «клубиться» — заняться организацией клуба. Леня, Саня, Толик — это обычное обращение друг к другу в среде серьезных музыкантов. Пусть им под полтинник, так сложилось: серьезную музыку делают суровые мужчины с нежной душой.

Мы с Саней сидим в «Перекрестке» и говорим о его жизни. О бизнесе? Увлечении? Обо всем. О том, что ему интересно. Наверное, не случайно выбран и столик у окна — лучше всего видно фотографии всех музыкантов, когда-либо здесь отметившихся. Волей-неволей приходится оглядываться на них — достаточно ли мы честны и откровенны.

Арт-формат

— «Перекресток» — это не рок-клуб. Какой это рок-клуб? Джазовые музыканты из Эквадора, «Биллис Бенд», Алексей Некрасов. Это что, рок? Вот Леня Колесов сидит с гитарой. Концерты каждый год у нас играет. Классическую музыку. «Воинство Сидов» с волынкой. Ирландский фолк. Отец и сын Майнугины, джаз. Где тут рок?

— Саня, ты продюсер? Директор?

— Я откуда знаю… Да мне все равно, как меня называют. Чепэ, частный предприниматель. И директор. Все в одном лице. Давай назовусь продюсером. Не думал над этим, просто делаю свое дело.

— Когда все в голове уложилось, ты отдавал себе отчет, что это будет бизнес, что этим ты будешь зарабатывать деньги? Или просто ты музыку можешь делать лучше, чем все остальное?

— В принципе все очень просто. Захотел — и клуб создал. Спрашивают: какой рецепт? Ни от кого не скрываю. Музыка должна быть хорошей, качественной. В любом жанре, но качественная. То же самое относится и к танцевальной. У нас в танцевальной программе не играет электронная музыка с ее мертвыми ритмами. Если ритм задает синтезатор — что может быть хорошего для человека? Поэтому мы называемся арт-клубом. У нас много ручного, сделанного человеком. Кто только ни пытался клубы открывать! Приставят слово «арт» и думают, что все в порядке. Арт — это искусство, хорошей нормальной качественной музыки должно быть много. Такой формат у нас. А рецепт дальше простой. Работать в этом формате постоянно. Не лавировать, не устраивать кабак или безумную дискотеку.

— Почему же у других не получается?

— Дольше, чем год или два, никто не выдерживает. В России подобных площадок единицы. В Ярославле появляются и растворяются. Могу назвать характерные ошибки.

Унцы-пунцы-дрюмцы

Делают серьезный концерт, а после перерыва запускают бешеную молодежь и устраивать попсовую дискотеку, ожидая, что будут хорошие сборы. Получается. Один раз. Кто будет постоянно ходить, если смешать французское с нижегородским? Второй раз не увидим серьезной публики. Этим, в основном, и занимаются и в Рыбинске, и в Ярославле. И потому нет клубов по-настоящему хороших. Если люди пришли музыку послушать, сделай им танцевальную программу соответствующую. В том же духе. Это очень деликатный бизнес. Но ведь хочется денег поскорее, а потом — хороших исполнителей. Это первая ошибка, на которой все спотыкаются. Надо наоборот: сначала — для души, а потом — для денег. И будет клуб. А в шалман кто пойдет? Любители шалмана.

Есть те, кто начинают приглашать солидные группы, платят бешеные гонорары, морочатся с гостиницами, хлопочут, рекламу заказывают. Проходит год или сезон. И начинается: давай местную молодежь! Любые местные группы. Неизвестный никому пупкин-тюпкин. Находка! Раскрутим! Собирают на этого пупкина друзей, приятелей, его родственников с женами, детьми, подругами и их родственники. Артистам-то доморощенным и денег платить не надо. Как хорошо-то! Зашибись! И сборы есть, и все в шоколаде. Только шоколада этого — на донышке. Один-два года максимум. Один раз пришли родственники, ну, два. Восхитились. На следующую группу тоже родственники и тоже восхитились. Другие родственники, третьи. А клуба-то нет. Нет атмосферы. Аудитории, которая является клубом. Ведь клуб — это не стены, это люди, которые приходят и создают свою атмосферу. Как, например, клуб собаководства. Или клуб макраме. Они могут собраться в любом месте, во дворце, в домоуправлении. Собираются они по принципу купе. Как пассажиры, которые едут в поезде и разговаривают. Обо всем ведь чужому человеку расскажешь. То же самое в клубе. Люди пришли по интересу. У них друзья ничего не понимают, жены не поддерживают, на работе никто не вникает, начальник–дурак. И вот этот задерганный, замотанный проблемами человек пришел в клуб, и в этот момент, в этот час его все понимают. Может, только по именам друг друга знают. Даже фамилии не нужны. Зато спокойно в этот вечер они найдут себя, поболтают. Пар выпустят. Это необходимо. Зато неделю можно к начальнику-дураку с легким сердцем ходить, с сослуживцами попсовыми общаться и всех спокойно терпеть. Психотерапия такая. Лечебное средство. Чтобы их ненависть к жизни не превратилась в болезненное расстройство. Болеют люди не потому, что слабы физически, а потому, что с собой не в ладу. А хорошая музыка врачует, настраивает, налаживает. Музыкой Моцарта лечат даже эпилепсию — это общеизвестный факт. Давление снижается, сердце успокаивается. Это и есть клуб, когда человеку хорошо, спокойно, гармонично.

Вот две ошибки, из-за которых не может состояться клуб. Они сначала делают КОНЦЕРТ, а после этого — унцы-пунцы-дрюмцы. А второе: когда делали дело, а потом местных-неизвестных запустили. И это тоже не клуб, потому что совершенно случайные люди. В итоге — случайно! — клуба нет. Евроремонт есть, балда на синтезаторе есть, а клуба нет.

А третья ошибка — она во всяком деле мешает. Выдержки не хватает. Если даже ты все правильно делаешь, надо терпеть не год-два, а двадцать лет. Воспитывается на музыке, которую в просторечье «клубняком» называют, целое поколение. Где им выдержки набраться! То, что им предлагают, по большому счету, вообще не музыка. Мне уже кажется, что существует всемирный заговор производителей «клубняка»: поставляют, как суррогат пива, суррогат так называемой клубной музыки. Не запаривайтесь, родные, вот вам свежая мертвечинка. А хозяева так называемых клубов и рады, включают готовые треки: веселись, молодежь! Это как будто кто спланировал. Повар, чтобы работу получить, экзамен сдает. Учителям аттестацию устраивают. И только клубом можно рулить, полагаясь на собственный вкус.

— А как формировался музыкальный вкус у тебя?

— Конечно, все это с малых лет прививается. Родители, слава Богу, не особенно мешали. Сначала они пытались меня на свой манер развивать, в танцевальный записали. Там я облажался сразу же по полной программе. Не могу танцевать и до сих пор не умею. Потом говорят: давай на баян. А я, уже зная, чем танцевальный закончился, уперся: не пойду на баян. А жили мы в 146-м доме на проспекте Ленина. Это важный момент. Дом населяли интересные личности. У нас было дворовое братство. Слушали «Голос Америки». У Сани Майорова была отдельная комната, он на магнитофон все для нас записывал. Саня Бушуев, братья Лебедевы, Андрей и Саня. Мы, пацаны поменьше, собирались отдельно. Иногда брат кого-нибудь сведет в свою компанию. Это была особая честь. У них в подвале был самодеятельный рок-клуб. Сводят нас в гости на экскурсию — вот вам один вкус. «Авиатор» рядом. Это второй. А однажды пришел к нам в школу Адольф Павлов, агитировал к себе в оркестр народных инструментов. Я сам к нему подошел: чем отличается контрабас от бас-гитары? «Ничем, только одной струной меньше», — сказал Павлов. Так я и решил — все, иду. Пять лет на контрабасе и играл. По вечерам с пацанами — свое, а в оркестре — серьезную музыку. У Адольфа ведь как было? Час-полчаса играешь, а потом — беседа. Он всегда что-нибудь интересное рассказывает. Это традиция такая. Потом в Дом пионеров к Сане Смирнову перешел, когда постарше стал, тоже до самого конца доиграл.

Ирландский синдром

-Через сколько лет ты понял, что это может быть бизнесом?

— Правильней сказать: через сколько часов. Я с самого начала это знал, что именно так — правильно. Откуда? Ездили мы с «Седьмой водой» в Ирландию. Кое-кто знает, как близка мне эта страна. Стремление к свободе, не бархатный климат, суровые люди. Кто-то негров любит, а я вот гордых, независимых ирландцев. Культура мне их близка, музыка колоритная. И вот приезжаем в Ирландию. 1989 год. Нас сначала в мэрии приняли, мы там сыграли. Ну, это обычное для нас дело. Вечером — выступление в клубе. А это — кабак! А мы же максималисты! В ресторанах принципиально не играем! Думаем, как это мы попали — у себя не соглашались, а тут… Вот это номер! Но никуда не денешься. Начали программу. Смотрим, а люди иначе реагируют. Не как в России, когда заказывают одно и то же, деньгами швыряются. А там — хороший концертный зал, где мы играли акустический постфолк. Приятно, реагируют мощно, пивко попивают, отзываются на нашу подачу. Полмесяца мы там были. Каждый вечер выступали, всегда с какой-нибудь их группой — мы «паровозом» шли за их звездами. Много говорили с руководством клубов, с публикой. За эти пятнадцать дней и сформировалось то, что получилось сейчас.

 — И что, сейчас всегда аншлаги?

— Не всегда. Мы не заморачиваемся на этот счет. Организатор концерта должен сохранять чувство собственного достоинства. Если я уверен в том, что предлагаю, мне не стыдно за группу, за танцевальную программу. Реклама не навязчивая. Но, тем не менее, бывает у нас и такое. Это момент очень любопытный: тебе самому интересно, но ты знаешь, что не будет аншлага, и все равно делаешь концерт. Надо рисковать. Пусть аудитория распробует, посмотрит, может, и разглядит. Это ведь не любовь с первого взгляда. На второй концерт придет больше публики. Сарафанное радио сработает. Конечно, есть обойма — беспроигрышные группы. «Крематорий» к нам ездит в каждом сезоне. «Калинов мост», «Аракс», «Биллис Бэнд», «Мистер Твистер», «Парк Горького». Мы с ними в дружеских отношениях, переросли коммерческую стадию. Сплошь аншлаги — это тоже путь в никуда. Не интересно будет — гонять звезд постоянно. Быстро все достанет. Надо, чтобы народ соскучился. Дозировать надо. Это как на кухне: можно пересолить или переперчить.

— У тебя есть какой-то план выступлений? Как формируется сезон?

— Плана выступлений как такового нет. Все импровизировано. Мы зависим от многих факторов. Могут ли приехать музыканты? В какой они форме? Бывает репетиционный период или запись альбома. Потом смотрю, как настроение публики, кого спрашивают. Если просят какую-то определенную группу — мы и приглашаем. Но музыкантам интересно выступать не только в Рыбинске, но и в Ярославле. Кстати, мои друзья там недавно клуб открыли. Посмотрим.

Страна большая, тусовка — одна

— Тебе важно, чтобы и Ярославль «клубился»? Разве — не конкуренты?

— Да что ты! Друзья. Музыканты одни и те же к нам приезжают. Это повод к тому, чтобы делать лучше, чем там. Звук — вот что самое важное. Звук у нас нормальный, качественный. Музыканты приезжают, а через полтора часа уже могут играть. А начинали ведь с кассетных магнитофонов. Сейчас стоят навороченные суперкомпьютеры. Самый большой задел мы сделали в 2008 году под «Парк Горького». Купили всего почти на миллион. Это были наши средства, собственные накопления. Кредитов стараемся не брать. Но нам тогда несказанно повезло. Через пять дней кризис рванул. Протяни мы неделю — все, кончился бы «Перекресток». Тяжело было бы точно. Но повезло. Потом еще пульт купили, мониторы разные, микрофоны. Это расходные материалы, которые нужны всегда и их всегда надо обновлять. Мы не покупаем китайское. Вроде, та же фирма, а сборка китайская, тайваньская. Музыканты сразу чувствуют: что-то не то… А родной аппарат, английский, американский, еще надо поискать. Помогают московские музыканты. Толя Капранов, барабанщик «Аракса», у него магазины специализированные, для нас — скидки. Он звезда, может себе позволить. Ему тоже в свою очередь помогают, а он нам. Такая нормальная профсоюзная деятельность. Профессиональный союз музыкантов. Все время вспоминаю Саню Монина из «Круиза», как он сказал: страна у нас большая, а тусовка одна.

-Не напрягают люди?

— Мы не на необитаемом острове живем. Человек по тридцать не пускаем каждый раз. Мы их знаем всех, тех, с кем не по пути. Просто разворачиваем. Видно же таких. Они приходят не за тем, что мы предлагаем. У них другой формат.

Публика всех ставит на место

— Шоу-бизнес имеет любопытную особенность: надо, чтобы была популярность. Если она есть, есть и деньги. Вот и все. Но! Конечно, первоначально не деньги. Если человек выпускает кофемолки, то он в первую очередь думает, как, кому и за сколько он их реализует. А всякие мелочи, винтики-шпунтики, его не интересуют. У нас не так. У нас первоначально — чтобы было интересно. Тебе самому. А если тебе все нравится, все устраивает, то и другим будет так же. Если твой вкус не пользуется популярностью — нет денег. Тогда надо закрываться.

— Было такое?

— По содержанию наших клубных вечеров — нет. Другое было. Вот единственный острый момент — 2010 год, «Хрома лошадь». Вся пресса подхватила новость: «Перекресток» закрыли. Это был просто тихий ужас! Концерт объявлен, музыканты едут, а тут эта трагедия. Прокуратура на нас в суд подала. И что выясняется? Еще раньше, в разгар борьбы с терроризмом, нам выдали одно предписание — заделать все окна. Что мы и сделали. А тут пожарный инспектор требует окна раскрыть. Два дня бодались в суде. Нам говорят — окна раскрыть, мы раскроем. Потолок, мебель — сменим все на пожаробезопасное. Такая вот была горячая пора той холодной зимой. Нам было жарко. Но и с этим было не так сложно, как трудно остановить раздувание огня. Нас никто не закрывал, а жареная новость разошлась. Про «Лабиринт», «Эпицентр», видно, не интересно было писать. «Мочили» почему-то один «Перекресток». Сделали сенсацию. А прокуратура не открывает и не закрывает, а следит за соблюдением закона. Ни больше и не меньше. А тупые журналисты, по-другому не могу сказать, не разобрались. У меня ни один не удосужился спросить, в чем дело. Целый месяц был полный ужас. Чем закончилось? Нарушений у нас было меньше всех. Суд был 30 и 31 декабря. Друзья и тут не бросили, помогли материалами, кто чем мог. В итоге в суде сказали: претензий к нам нет.

— Говорят, ты вновь собрал свою группу.

— Да. Нас не было 18 лет. А когда-то «Бу-Буфет» был широко известен в регионе. Но в 90-х прекратил свое существование. Считался антиквариатом. И вот собрались снова. «Начало света» — так называется новая программа: блюз, джаз, босса-нова, фанк, диско и множество элементов других стилей. Группа вне каких-либо рамок: пробуем все, что нравится — оставляем. Съездили на фестиваль в Пушкино. Диск записали с новой вокалисткой. Женя Андреев, Дима Иванов — все старые. А барабанщика нового взяли. Жизнь продолжается.

— Ты рыбинский?

— Я патриот Рыбинска. Мог бы свалить отсюда не раз. Но принципиально живу в родном городе. Я учился в Ярославле — мог там остаться. В Питере родня живет, мог и туда уехать. В Ирландию собирался. Думал: если не получится с «Перекрестком», уеду. И мог вполне. Такая ситуация была — делаешь все честно, четко, а не дают. Это уже принципиально было: или — или. Но встретилась «на перекрестке» Ирина Геннадьевна Куликова, тогдашний директор департамента культуры. Могучая женщина. Если бы не она — уехал бы. Для начала — мойщиком посуды. Но ведь можно затеряться в Москве, в Питере. А вот попробуй-ка в своем городе, относительно небольшом, где все друг друга знают, поставить дело и вести его как следует. Честно. Это сложней. В столице — тут поработал, там поработал, не замечает тебя никто. А здесь каждый остановит, скажет все, что думает. Такая тусовка, где все друг друга знают. И мы из этой тусовки в другую не особо и рвемся. У нас свой клуб, свой перекресток. Встречи в «Перекрестке» совершаются по-дружески. Всегда.

Форсайт